Путешествие из Риги в Москву. Часть 6.2. Четыре дня из моей больничной жизни

Предыдущая часть. 

Я очень боюсь перемен, боюсь отступать от заведённого жизненного распорядка, менять привычки, хотя не раз круто меняла свою жизнь. Спасибо Всевышнему, судьбе, жизни, что создают для меня такие ситуации, которые вынуждают пересматривать и менять обыденное. Ведь, несмотря на страх, я понимаю, что всё к лучшему и тут пинок Вселенной как нельзя кстати.

Меня привезли в палату, в которой уже находилось два человека. Палата обычная, чем то напомнившая мне палату в Рижском роддоме, рассчитанная на 5 человек (в роддоме была на троих). Непосредственно в палате находился туалет и душ. Удобные кровати, тумбочки и стулья. Рядом с палатой был расположен сестринский пост, что очень помогало в моменты сильных болей по ночам – я просто кричала (причём очень часто, особенно по ночам), и ко мне приходили. К сожалению, кнопочек экстренного вызова я так и не обнаружила.

По прибытию в палату, мне поставили капельницу, от которой тут же стало плохо, но русские не сдаются и капельница была докапана. Приходили врачи, щупали, расспрашивали, но диагноз ставить не спешили. Три разных хирурга осматривали меня, но я их только путала своими показаниями – вся брюшная поверхность была одной большой болью, и я уже не понимала, где сам источник, а где отголоски. Оставалось ждать анализов и действия капельницы. Ночь тянулась бесконечно долго, впрочем, как и весь тот пятничный вечер – беспокойный сон, боль, нежелающая уходить.

В пять утра пришёл врач и сказал своё дежурное: «Открываем живот!» - фраза, которую на протяжении четырёх дней пребывания в больнице я услышу ещё много раз. После капельниц, моя боль, ещё вчера расползшаяся по всему животу, сместилась и сконцентрировалась в одном месте – справа внизу. Ощупав и опросив меня, он вынес приговор: «Аппендицит – будем оперировать!».

Я была шокирована. Честное слово, я до последнего верила, что обойдётся максимум промыванием желудка. И тут я вспомнила про Артёмку, который не понимает, куда так внезапно пропала мама. Как он там, мой малыш?! Мне стало страшно от того, что все планы рушились на глазах. Было чувство, что я стою в пустыне, и не понимаю в какую сторону мне идти, где дорога, ведущая в светлое будущее. Я, привыкшая продумывать, просчитывать, планировать, оказалась в такой ситуации, где все заранее подготовленные планы никому не интересны, и всё идёт по другому плану, под который мне остаётся приспосабливаться и подстраиваться. Боль постоянно прерывала мои размышления, навязчиво давая понять, что сейчас не время думать о чём то, кроме неё, и я ей сдалась.

В шесть утра пришла медсестра, попросила снять с себя всё, надела на мои голые ноги бахилы, накрыла простынёй и увезла меня в операционную. Лёжа в операционной, я с любопытством разглядывала современную технику, красивый ремонт и радовалась, что тут всё более симпатично, нежили в палате с явно ещё советским ремонтом. Конечно, не в ремонте дело, но когда ты лежишь в таком белоснежном современно оборудованном помещении, на душе становится спокойнее.

К столу подошёл один из хирургов, осматривающих меня накануне, и с иронией подметил: «Ну что, дожаловалась до операции?!». Я улыбнулась: «Лучше уж так!». Доктор объяснил, что мне будут делать лапароскопическую операцию – сделают три отверстия, в одно из которых будет помещена видеокамера. Боль мешала мне поглощать такую интересную информацию. Увидев это, хирург прекратил свой увлекательный рассказ, спросил, где именно болит и попросил потерпеть ещё совсем немного.

Я слышала свой пульс, чувствовала, как постоянно измеряется моё давление, смотрела на часы перед собой, которые показывали уже почти 7 утра, в вену вкололи что-то и я с облегчением, что боль притупляется, закрыла глаза, поддавшись действию анестезии.

Я не помню, как очутилась в палате, в памяти остались обрывки. Сестра, принесшая мне ледяную грелку на живот, соседки по палате, справляющиеся о моём самочувствии и боль, но уже другая, послеоперационная. Боль, это то, что сопровождало меня на протяжении всего пребывания в больнице, и лишь в день выписки я почувствовала её отсутствие. Какое же счастье, когда у человека ничего не болит.

Первые сутки мне нельзя было ничего есть, только пить негазированную воду. Из живота торчала дренажная трубка, которая мешала во всём, но человек ко всему привыкает и уже на второй день она мне доставляла гораздо меньше беспокойства. Суббота прошла в череде уколов, капельниц и сна. В перерывах я принимала гостей и болтала с соседками по палате. Услышала множество историй из жизни, увидела воочию беды людей, с которыми они живут на позитиве. Дай Бог им и их родным здоровья крепкого и счастья. Восхищаюсь такими сильными людьми, которые, несмотря на свои болезни и несчастья, идут по жизни с гордо поднятой головой, успевая помогать окружающим. Глядя на которых со стороны и мысли не допустишь, что у них всё так печально, которые знают цену каждой минуты этой жизни. Жаль, что эгоизм, порой, настолько затуманивает разум, что на время забываешься и перестаешь помнить о действительно важных вещах, а не о каких-то мелочах жизни.

Вторые, третьи и четвёртые сутки мне был назначен нулевой стол (строжайшая диета для послеоперационных больных), как и всей нашей палате (так уж совпало). Больничный завтрак состоял из манной каши на воде, кусочка масла и отвара шиповника; обед – пресный мясной бульон, картофельное пюре на воде, мясной фарш на пару и кисель; ужин – манная каша на воде, мясной фарш на пару и отвар шиповника. Такое меню сопровождало меня на протяжении всего пребывания в больнице. Многие пациенты питались домашней едой, заботливо привезённой родными, а я просила своих родных ничего не привозить, кроме воды, положившись на больничный режим. Не знаю, насколько было правильным моё решение, но я очень боялась съесть то, что нельзя. Где границы этого «нельзя» я без медицинского образования знать не могу, а медицинский персонал физически в своих рассказах и пояснениях не сможет охватить все нюансы. Результат такого «чудесного» питания – минус 4 килограмма на выходе из больницы.

Дни проходили весело – перевязки, анализы крови, уколы, капельницы. Я со своими непрекращающимися болями была на особом счету у медсестёр, и они, не дожидаясь моих жалоб, сами предлагали обезболить каждые четыре часа – чаще нельзя. Для более живых пациентов – телевизор в специально отведённые часы (с 19 до 22), прогулки на свежем воздухе на территории больницы. Я же пыталась читать, разгадывать кроссворды, но… да, да, мешала мне теперь уже головная боль. Забавно, но я даже по телефону не могла говорить больше 5 минут – уставала. Даже и не думала, что так бывает. Уже на третий и четвёртый дни я выходила на улицу вместе с соседками по палате – гуляли рядом с больницей вокруг фонтана.

За время пребывания в больнице я постоянно удивлялась отзывчивости персонала, доброму отношению и терпеливости. У меня всплывали картинки из прошлого, когда детский зубной врач кричала на меня за слёзы (лились непроизвольно от боли), в детской больнице (паховая грыжа в 10 лет) даже не доносили посылочки от мамы (даже не говорили, что они были), а в 20 лет терапевт обсмеяла, что я пришла с болями в спине в моём то возрасте и, «выписав» анальгин, отправила бегать дальше по колдобинам жизни. А тут – улыбки, радушие, сострадание, искреннее желание помочь и никакой платы за это не требуется. Приятный бонус.

Я всех мучала миллионами вопросов: когда можно будет поднимать тяжести, когда можно ехать на машине в дальний путь, как питаться, что делать со швами и прочее. Словно маленький ребёнок я не понимала, как мне теперь после операции жить. Когда мы теперь сможем поехать обратно? Как я смогу ухаживать за своим полуторогодовалым ребёнком имея наказ врачей: «Полгода после операции тяжести не поднимать!». Предостережения медицинской сестры перед моей выпиской окончательно ввели меня в печальное состояние: по лестнице не спускаться и поднимать не более 1 кг. Как это возможно выполнить? Я призадумалась, а как же женщины после кесарева сечения справляются. У них ведь тоже ограничений миллион. Я настолько привыкла к тому укладу жизни, который у меня был, что и мысли не допускала о каких-либо переменах, для меня это было разрушением всей системы. Но пора, пора было рушить эту систему. Благо, сын уже давно самостоятельно ходит, а остальное дело привычки. Всё что не делается, всё к лучшему.

На следующий день после выписки из больницы, я посетила хирурга в поликлинике своего района, который спокойно с расстановкой мне всё объяснил. В первый месяц после операции нельзя напрягать мышцы живота, поэтому питание должно быть таким, чтобы исключить запоры и метеоризм. Так же следует ограничить подъем тяжестей до 1 кг. Полное восстановление происходит спустя полгода, и в этот период нужно быть аккуратной – резких движений не делать, тяжёлого не носить, избегать нагрузки на мышцы живота. Спустя полтора месяца после операции следует сделать УЗИ живота, чтобы убедиться, что заживление проходит как надо.

Интересно, что посетив местного хирурга, я узнала, что в Латвии не принято делать УЗИ живота после такой операции, и направление получить я не смогла. Но можно провести исследование по собственной инициативе на платной основе, заплатив 30 евро, что я и собираюсь сделать в ближайшее время. Как бы моё подсознание там ни бубнило и не сопротивлялось, но всё же я за профилактику, нежели за лечение незамеченной вовремя проблемы.

Но это сейчас, а тогда мне ещё предстояла долгожданная встреча с сыном...

Продолжение следует…

Елена